[Крайст Черч, Оксфорд] [3 марта? 1874 г.]

Какие вы нехорошие девочки!

Во всей истории, даже если мы обратимся к временам Нерона и Гелиогабала, вряд ли найдется еще один пример детей, которые были бы такими бессердечными и так же забывали возвращать взятые книжки. В этом я совершенно уверен, потому что ни Нерон, ни Гелиогабал никогда не брали в руки ни одной книжки. В этом я также совершенно уверен, ибо в те дни книжек еще не печатали.

Преданный вам Ч. Л. Д.

Честнатс, Гилфорд 7 июня 1880 г.

Дорогая Джуди!

Они изо всех сил пытались выгородить тебя, когда я зашел на следующий день, а ты дулась наверху и не пожелала сойти вниз. Они привели все оправдания, какие только смогли придумать. Это была жестокая борьба между добротой и совестью. Этель сказала:

- Она куда-то вышла.

И добавила еле слышным голосом:

- Из себя. Герида подхватила:

- Ее нет дома. И добавила тихо:

- Правильнее сказать, у нее не все дома.

А сестра Гериды (не знаю, как ее зовут на самом деле, но даже если бы и знал, ее все равно следовало бы называть «мисс Дрейг») ограничилась замечанием:

- Уверяю вас, она куда-то пропала. И добавила шепотом:

- Что за пропащее создание!

Разумеется, все эти «реплики в сторону», сколь ни остроумны они были в качестве экспромта, все же были достаточно слышны и не избежали моего внимания. Не прошло и трех четвертей часа, как я путем умозаключений уяснил себе истинное положение вещей. Тебя, конечно, удивит та легкость и быстрота, с которой я разгадал эту тайну. Но разве я напрасно прослужил десять лет сыщиком в Лондоне? Смею тебя уверить, совсем не напрасно.

Но вернемся к теме моего письма. В следующую среду я, как всегда, возвращаюсь в Крайст Черч. Поэтому в субботу в 11 часов утра (если только погода не изменит своей постоянной привязанности к тучам и проливному дождю) я буду рад наблюдать у себя следующие явления.

1. Гериду - я хочу снять ее в гимназической форме (к которой, замечу кстати, туфли подходят лучше, чем башмаки, а чулки могут быть серыми или какого-нибудь другого цвета, но не черными и не белыми). Если угодно, она может быть и «графом Бриссаком».

2. Мисс Др... Я имею в виду «сестру Гериды». Я лелею смутную надежду, что она, возможно, не сочтет себя слишком взрослой для гимназической формы. Вместе они составили бы прелестную группу. Может быть, ей понравится костюм графа Бриссака? Может быть, ей не захочется сниматься в костюме какого-то персонажа, тогда я просто сниму ее для портрета.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

[Крайст Черч, Оксфорд] 24 февраля 1885 г.

Дорогая Этель!

Дабы спасти еще сохранившиеся жалкие крохи нашей былой дружбы (пришедшей в упадок с тех пор, как ты сосредоточила всю отпущенную тебе способность любить на одном-единственном индивидууме в Лондоне) и не дать им кануть в забвение, я намереваюсь, если в четверг погода будет благоприятствовать этому, прибыть на наше обычное место встречи в 3 1/2- И если ты будешь там, мы совершим с тобой прогулку, а затем заглянем сюда и выпьем по чашечке чая, который, как известно, не опьяняет, и ты расскажешь мне, каково находиться в обществе человека, некогда бывшего твоим другом!

Передай, пожалуйста, Джуди (с приветом от меня, который я посылаю ей с большой неохотой), что я могу забыть, но не могу простить ее в высшей степени бессердечное поведение вчера в моих апартаментах. Ты не присутствовала при этом, и я не стану терзать твою чувствительную натуру описанием содеянного ею. Но когда-нибудь я с ней расквитаюсь. Она придет ко мне едва живая от жажды, и я достану бутылку великолепного холодного лимонада. Затем я открою бутылку, налью пенящийся лимонад в большой бокал, поставлю его на таком расстоянии от нее, чтобы она могла дотянуться, и выпью лимонад на ее глазах сам, доставив тем самым ей несказанное удовлетворение! Ей не оставлю ни капли!

Я очень рад, что твоя матушка так хорошо выглядит и охотно принимает участие во всех развлечениях.

Неизменно любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Р. S. Все же это очень мило с твоей стороны привести повидаться со мной моего старого доброго друга. А теперь, когда она скрылась с моих глаз, какие математические соображения могли бы утешить меня? «Может быть, она ограничена и поверхностна? - сказал я себе.- Может быть, ей недостает глубины? Но она по крайней мере равносторонняя и равноугольная, словом, она не что иное, как Многоугольник!»

Крайст Черч, Оксфорд 21 августа 1873 г.

Дорогая Экси!

Бедные, бедные Хью и Брук! Ты забыла, что у тебя три брата? Почему они не могут выбрать фотографии? Как ты помнишь, я говорил о детях. Может быть, ты считаешь, что Хью и Брук не дети и что дети только ты и Херберт, а Хью и Брук маленькие старички? Может быть, так оно и есть, и тогда фотографии их особенно не заинтересуют, но, должен сказать, что выглядят они очень молодо.

На следующий день после твоего отъезда я проходил мимо вашего сада и увидел маленького мопса, который там бегал. Заметив меня, мопс повернул ко мне свой нос. Я подошел к нему и сказал:

- Очень некрасиво поворачивать свой нос на людей! Глаза его наполнились слезами, и мопс ответил:

- Я вовсе не поворачивал нос на вас, сэр! Я просто пытался изо всех сил сдержаться, чтобы не заплакать!

- а о чем ты плачешь, мопсик? - спросил я. Бедный песик вытер глаза лапами и сказал:

- Потому что моя Эк...

- Потому что твоя экстравагантность довела тебя до разорения? - спросил я.- Пусть это послужит тебе уроком. Не будь экстравагантным. В год тебе следует тратить не более чем полпенни.

- Совсем не потому,- возразил песик.- Я плачу потому, что моя Эк...

- Потому, что твоя экстраординарно хорошая хозяйка миссис Китчин уехала? - перебил я его.

- Ну и что с того, что уехала? - сказал я.- Ведь Экси девочка, а не косточка!

- Экси не косточка! - согласился мопс.

- Скажи мне по правде,- стал допытываться я,- что тебе нравится больше, Экси или косточка? Пёсик подумал с минуту и сказал:

- Видите ли, она, конечно, достигла больших успехов в французском языке, но косточка все же вкуснее!

Сообщи мне, какие фотографии выбрали себе Хью и Брук. Передай им и Херберту мой привет и отрежь от него узенькую полоску для себя.

Очень любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 15 февраля 1880 г.

Милая моя Неизвестная Величина!

Мысли, которые приходят задним числом, всегда самые лучшие. (Я настолько убежден в этом, что почти все мои мысли теперь уходят мне в голову задним числом. Мыслей, которые приходили бы мне в голову передним числом, у меня, как правило, не бывает.) И вот, поразмыслив задним числом, я решил:

- Подарю-ка я ей обе фотографии. Надеюсь, «Ариэль» тебе понравится, как он понравился Оулсам. Правда, вчера я ругал эту фотографию на чем свет стоит, но все мои высказывания были сильно преувеличены (почти все мои высказывания, как правило, сильно преувеличены) .

- Но почему две? - спросишь ты.- Это так много! Он (то есть я) так щедр! Я так рада!

На что я отвечу:

- Просто так!

Не исключено (кто может сказать с уверенностью? Во всяком случае, не я, ибо как правило, ничего не могу утверждать с уверенностью.), что вторая фотография должна выразить мою признательность тебе за те фотографии трех твоих подружек, которые ты обещала прислать.

- Как? Признательность за фотографии, которые он (то есть я) еще не получил? - скажешь ты.

- О, да!

Дело в том, что последние события привели меня в сильное замешательство (тебе этого не понять, но твоя мама прекрасно поймет меня и посочувствует мне *)), и все мои чувства действуют, как правило, в обратную сторону. Поэтому, когда я вспомнил, что получу от тебя те фотографии, я был очень тебе признателен. А когда я получил их, мне остается лишь надеяться на то, что ты не забудешь прислать их мне!

Боюсь, что пройдет еще недель шесть, прежде чем я смогу пригласить тебя с Дороти в мою студию. Надеюсь, к тому времени она не успеет вырасти слишком высокой, а ты, я боюсь, успеешь. Пожалуйста, не расти больше, если можешь, пока я снова не сфотографирую тебя. Фотографии, на которых голова не умещается в кадре, выглядят, как правило, не очень красиво (высокие люди выходят на фотографиях именно так).

Итак, дорогой мой Знак Умножения, мне остается лишь скрепить это письмо своей подписью (что я делаю не без нервозности, которую твоя мама поймет и посочувствует мне).

Преданный тебе Льюис Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 16 июня [?1880 г.]

...Женщины обладают сверхестественной интуицией - способностью, гораздо более тонкой, чем способность к здравому суждению...

Прилагаю к письму фотографию - № 2222. Запомнить это число (на тот случай, если ты захочешь иметь еще несколько таких фотографий) совсем нетрудно. Стоит лишь сказать про себя: «Два, два, два, два». Звучит красиво, не правда ли? А вот загадка: как сделать превосходную фотографию? Ответ: сначала снять восход, а потом к вос-ходной фотографии приставить «пре-...».

Крайст Черч, Оксфорд 13 октября 1875 г.

Дорогая Гертруда!

Я никогда не делаю подарков ко дню рождения, но, как ты видишь, иногда пишу письма ко дню рождения. Поэтому, как только я прибыл сюда, я сразу же принялся писать это письмо, чтобы пожелать тебе всего самого доброго по случаю завтрашнего дня рождения. Если я только не забуду и ты не возражаешь, то я непременно выпью твое здоровье! Если бы я сидел рядом с тобой за завтраком и выпил твой чай, то это тебе вряд ли понравилось бы и ты захныкала бы:

- Мистер Доджсон выпил мой чай и мне ничего не оставил!

Поэтому я очень опасаюсь, что Сибил, когда она захочет в следующий раз узнать, чем ты занимаешься, найдет тебя сидящей у самого берега моря и безутешно рыдающей:

- Мистер Доджсон выпил мое здоровье и мне ничего не оставил! А как удивится доктор Монд, когда за ним пошлют, чтобы он посмотрел тебя:

- Мадам! Мне очень жаль, но я должен сказать вам, что у вашей девочки здоровья совсем не осталось! В жизни не видел ничего подобного!

- О, я легко объясню вам, в чем дело, доктор! - скажет твоя мама.- Видите ли, моя дочь познакомилась с одним джентльменом из Оксфорда и он выпил вчера ее здоровье.

- Миссис Чатауэй,- ответит доктор,- единственный способ вылечить вашу дочь состоит в том, чтобы подождать до ближайшего дня рождения этого джентльмена и проследить за тем, чтобы она выпила его здоровье.

Вот тогда мы и поменяемся здоровьем. Интересно, понравится ли тебе мое здоровье? О Гертруда, как можно говорить такие глупости!

Пожалуйста, передай листочки «Ко всем ребятам, которые читают «Алису в Стране Чудес»» с приветами от меня, Вайолет и Дэлси, чтобы они могли вклеить их в конце «Алисы в Зазеркалье», а один листок пошли Алисе, когда в следующий раз надумаешь писать ей письмо.

А теперь прими мои наилучшие пожелания и полдюжины поцелуев.

Остаюсь любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 9 декабря 1875 г.

Дорогая Гертруда!

Должен тебя огорчить: если ты будешь каждый раз посылать мне по почте на один поцелуй больше, чем в предыдущем письме, у нас ничего не получится. Дело в том, что письма становятся все тяжелее и тяжелее и платить за них приходится все больше и больше. Когда почтальон принес мне последнее письмо от тебя, он выглядел очень мрачным.

- С вас причитаются два фунта стерлингов, сэр! - сказал он.- Доплатите за лишний вес, сэр!

(Мне кажется, что он самую малость преувеличил. Он частенько заставляет меня платить по два фунта, когда я считаю, что платить нужно всего один пенс.)

- Всего лишь от маленькой девочки? - прорычал почтальон.- Интересно, из чего сделаны маленькие девочки?

- Из сахара и пряностей,- начал было объяснять я,- и всё это пере...

- Я не это имею в виду,- перебил меня почтальон.- Я хочу сказать: что хорошего в маленьких девочках, если они посылают такие тяжелые письма?

- Согласен с вами,- печально ответил я,- хорошего в них не так уж много.

Вряд ли почтальон сказал правду. Я не думаю, что он видел тебя хоть раз, и ты вовсе неплохая девочка. Но я пообещал ему, что мы не станем посылать друг другу много писем.

- Всего лишь какие-нибудь две тысячи четыреста семьдесят писем. Что-нибудь вроде этого,- сказал я ему.

- Так мало? - удивился почтальон.- Это пустяки! Я хотел сказать, чтобы вы не посылали друг другу много писем.

Поэтому теперь мы должны будем с тобой считать наши письма и как только дойдем до двух тысяч четырехсот семидесяти, прекратим переписку, если только почтальон не разрешит нам писать дальше.

Иногда мне очень хочется снова очутиться на берегу моря в Сэн-дауне, а тебе?

Любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Р. S. Знаешь, почему поросенок, который пытается разглядеть свой хвостик, напоминает маленькую девочку на берегу моря, которая слушает сказку? Потому, что поросенок тоже говорит:

- Интересно, что там дальше?

Крайст Черч, Оксфорд, 21 июля 1876 г.

Дорогая Гертруда!

Объясни, что мне делать без тебя в Сэндауне. Как я могу в одиночестве разгуливать по берегу? Как я могу один сидеть на тех деревянных ступенях? Видишь, без тебя ничего у меня не выйдет, поэтому приезжай! Если приедет Вайолет, я попрошу, чтобы она пригласила тебя погостить, а я загляну в Хизер-Белл и возьму тебя с собой. Если я выберусь с Сэндаун, то не смогу вернуться в тот же день, и тебе придется позаботиться о моем ночлеге где-нибудь в Суонэйдже. Если тебе не удастся раздобыть для меня ничего подходящего, то, думаю, ты уступишь мне свою комнату, а сама переночуешь на берегу моря. Ясное дело, что в первую очередь следует заботиться о гостях и лишь потом о детях. Не сомневаюсь, что в эти теплые ночи ночлег на берегу очень тебе понравится. А если тебе станет прохладно, ты сможешь спрятаться в купальной кабинке: всем известно, что спать в них очень удобно. Как ты знаешь, пол в купальных кабинах именно для этого делают из самого мягкого дерева. Посылаю тебе 7 поцелуев (чтобы хватило на целую неделю) и остаюсь

твоим любящим другом Льюис Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 28 октября 1876 г.

Дорогая Гертруда!

Если бы я хорошенько подумал обо всем, пока ты была здесь, я непременно отметил твой рост у притолки, там, где отмечен рост Экси и других моих маленьких друзей. Пожалуйста, сообщи мне твой рост (без туфель), и я сделаю отметку на двери хотя- бы теперь.

Надеюсь, что ты отдохнула после тех восьми снимков, на которых я запечатлел тебя.

Любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Вокзал в Рединге (по дороге в Честнатс, Гилдфорд)

13 апреля 1878 г.

Дорогая Гертруда!

Поскольку мне пришлось пробыть здесь полчаса, я успел изучить путеводитель от крышки до крышки (большинство вещей я изучаю так же основательно, и поэтому по самую крышку набит всякими полезными сведениями), и знаешь, к чему я пришел? Мне кажется, что на следующей неделе в любой день я смогу приехать в Винчфидц поездом, который прибывает туда в час дня. Выехав из Винчфилда в 6.30 я смогу вернуться в Гилдфорд к обеду. Следующий вопрос: далеко ли от Винчфилда до Ротервика! Не вздумай обмануть меня, испорченный ребенок! Если расстояние от Винчфилда до Ротервика больше 100 миль, то я не смогу навестить тебя, и бесполезно об этом разговаривать. Если же оно меньше, то возникает еще один вопрос: на сколько меньше) Это очень серьезные вопросы, и, отвечая на них, ты должна быть серьезна, как судья. Перо твое не должно улыбаться, а песок, которым ты промокаешь написанное, должен быть сух (возможно, ты возразишь: песок не может быть сух, так как в нем всегда есть сок, а вот песка в соке быть не должно, но все это шуточки, и тебе не следовало бы шутить, когда я прошу тебя быть серьезной), когда ты сядешь писать в Гилдфорд ответы на эти два вопроса. Можешь заодно сообщить мне, живешь ли ты все еще в Ротервике, у себя ли дома, получила ли ты мое письмо и все ли ты еще маленькая или уже стала взрослой, собираешься ли ты на море следующим летом и сообщить мне о чем угодно еще, что тебе известно (кроме алфавита и таблицы умножения). Шлю тебе 10000000 поцелуев.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 23 мая 1880 г.

Дорогая Гертруда!

Очень тебе благодарен за три фотографии. Они просто великолепны и делают честь твоему вкусу. Но ты не написала, сколько я должен тебе за них, а я отнюдь не намеревался просить у тебя подарок! Что это за ролик, вокруг которого они были обернуты? Футляр для иголок или что-нибудь еще? Нужно ли мне вернуть его тебе?

Передо мной ворох писем, на которые мне непременно нужно ответить, поэтому на этот раз я не могу написать тебе длинное письмо.

Должно быть, взобраться на пирамиду Хеопса очень здорово!

Когда мы в следующий раз встретимся с тобой, я, наверное, буду смущаться в твоем присутствии: ведь ты выросла за это время из маленькой девочки и гигантскую юную деву. Разумеется, после того, как я тебя увижу, мне придется подписывать письма к тебе: «С уважением...», но до тех пор я не обязан знать, какого ты роста, поэтому пока я подписываюсь просто:

тебя друг Ч. Л. Доджсон.

Р. S. Мои лучшие пожелания твоим родителям и сестрам.

[Честнатс, Гилдфорд] 27 декабря 1873 г.

Дорогая Гейнор!

Мою фамилию следует писать с буквой «g» в середине, т. е. Dodgson. Всякий, кто пишет ее так же, как фамилию этого несчастного (я имею в виду Председателя Комитетов при Палате общин*'), оскорбляет меня глубоко и навсегда! Подобную небрежность я могу простить, но никогда не смогу забыть. Если же ты неправильно напишешь мою фамилию еще раз, я буду звать тебя «...ейнор». Смогла бы ты быть счастливой, имея такое имя?

Что же касается танцев, то я, милая девочка, никогда не танцую, если мне не дают возможности делать это на свой особенный манер. Бесполезно пытаться описывать, как я танцую, словами - это надо видеть. В доме, где я пытался танцевать в последний раз, провалился пол. Правда, он был довольно шатким: балки имели в толщину всего лишь каких-нибудь шесть дюймов **' (такие тоненькие палочки вряд ли можно назвать балками). Нет, если уж танцевать на мой манер, то каменные своды гораздо надежнее. Случалось ли тебе когда-нибудь видеть, как в зоопарке носорог и гиппопотам пытаются вместе танцевать менуэт? Очень трогательное зрелище!

Передай, любое письмо от меня Эми, которое, по-твоему, ее больше всего удивит.

Преданный тебе друг Льюис Кэрролл

*' В то время этот пост занимал Дж. Дж. Додсон (Dodson).- Примеч. пер.

**' Единица длины, равная 1/12 фута.- Примеч. пер.

Честнатс, Гилдфорд 27 декабря 1877 г.

Дорогая Мэй!

Ну кто бы мог подумать, что почти на самое Рождество доставит

Мне

Матрац и

Мадригал для

Мэй!

Надеюсь, моя милая, хватит с тебя этих М? Если нет, то скажи, и я пришлю тебе еще несколько.

Я был очень рад получить небольшой матрац: подарки становятся более ценными, если их делают специально для тебя, и этот матрац мне очень дорог, так как он всегда будет напоминать мне о моем маленьком друге Мэй. Спасибо тебе большое за подарок.

Преданный тебе Льюис Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 4 февраля 1878 г.

Дорогая Мэй!

Как тебя зовут: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй! Когда ты гостила здесь, кто-то сказал, что тебя зовут Мэри Фрэнсиз, а теперь ты пишешь «Фрэнсиз Мэй». От неразберихи с твоими именами я просто заболел. Я бродил по колледжу, безнадежно пытаясь найти какой-то выход, и время от времени натыкался на мистера Сэмпсона *', а когда я осознал, кто передо мной, я спросил:

- Как же правильно: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй?

Мистер Сэмпсон замигал и произнес сонным голосом:

- В самом деле, как?

И я снова принялся бродить по колледжу, время от времени встречая его на своем пути.

Это ты все виновата и должна непременно помочь мне разобраться. Ты и сама знаешь, что должна.

Надеюсь, что твой папа чувствует себя лучше.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

*' Мистер Сэмпсон познакомил Кэрролла с семейством Форшалл.- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 6 марта 1879 г.

Дорогая Мэй!

Играешь ли ты в какие-нибудь игры? Или твой идеал жизни - «завтрак, уроки, обед, уроки, чай, уроки, сон, уроки, завтрак, уроки» и т. д.? Это просто великолепный образ жизни и жить так столь же интересно, как быть швейной машиной или кофемолкой. (Кстати сказать, это очень интересный вопрос, и ты, пожалуйста, ответь на него: чем бы ты предпочла быть - швейной машиной или кофейной мельницей?) Если ты вообще когда-нибудь играешь в игры, то, может быть, ты попробуешь и скажешь, нравится ли тебе моя новая игра «Ланрик»? Я придумал ее месяца два назад, и правила этой игры менялись почти так же часто, как у тебя меняются желания за обедом, когда ты говоришь:

- Я хочу сначала мясо, а потом пудинг! Нет, сначала пудинг, а потом мясо! Нет, мясо с пудингом! Нет, я не хочу ни мяса, ни пудинга!

Но не будем отвлекаться: если ты придумаешь какие-нибудь усовершенствования к правилам, пожалуйста, сообщи мне.

Знаешь, как легче всего покорить детей? Лучше всего корить и бранить их, не переставая. Мистер Симпсон не шлет тебе привет. Сказать по правде, я его не спрашивал. Возможно, он и не послал бы тебе привет и с его стороны это было бы очень грубо, если бы я спросил бы его, не передать ли тебе привет, а у него не оказалось бы под рукой ничего, кроме неприязни. Не думаешь ли ты, что спокойнее всего ни о чем его не спрашивать? Но не будем отвлекаться. Знаешь ли ты, откуда взят девиз к «Ланрику» *’?

*' Из поэмы Вальтера Скотта «Дева озера».- Примеч. пер.

Честнатс, Голдфорд 28 декабря 1883 г.

Моя дорогая Мэй!

Я и не думал, что это твоя работа! Я принял ее за работу профессионала, причем прекрасную: она удостоилась также особых похвал со стороны моих сестер, что само по себе немало, так как они пресытились рождественскими открытками. Можешь не сомневаться: я буду беречь твою открытку, как..., как..., как..., как я не знаю что и всегда! Спасибо тебе большое за нее!

Надеюсь, мистер Сэмпсон чувствует себя превосходно и говорит «пожалуйста», когда хочет чего-нибудь еще.

Крайст Черч, Оксфорд 22 января 1878 г.

Дорогая Джесси!

Твое письмо понравилось мне больше, чем что-либо еще за последнее время. Я могу сообщить тебе также кое-что из того, что мне нравится. Если ты надумаешь когда-нибудь сделать мне подарок по случаю моего дня рождения (дни рождения у меня бывают раз в семь лет по пятым вторникам апреля), то ты будешь знать, что мне подарить. Я люблю, сказать по правде, очень люблю самую малость горчицы, если под нее подложен тонкий кусочек хорошего мяса. Я люблю желтый сахарный песок, если он смешан с яблочным пудингом, чтобы не было очень сладко. Но, наверное, больше всего я люблю соль, если под нее налить супа. Суп не дает соли быть слишком сухой и помогает ей раствориться. Есть и другие вещи, которые я также люблю. Взять, например, булавки - только вокруг булавок должна быть подушечка, чтобы им было тепло. Люблю я и две-три пригоршни волос, только под ними всегда должна быть головка девочки, чтобы они могли расти. Иначе стоит лишь открыть дверь, как их разнесет ветром по всей комнате и их легко будет потерять.

Передай Салли, что если она не может решить задачу о двух ворах и пяти яблоках *', то в этом нет ничего страшного. Интересно, сможет ли она решить задачу о лисе, гусе и мешке зерна? Вот эта задача. Возвращается некто с рынка. По дороге ему нужно переправиться через реку. Лодка на берегу такая маленькая, что за один раз он может взять с собой что-нибудь одно: либо лису, либо гуся, либо мешок с зерном. Лису и гуся он не может оставить на берегу, так как лиса съест гуся. Гуся нельзя оставить с мешком зерна, так как гусь станет лакомиться зерном. Поэтому этому «некто» не остается ничего другого, как оставить на берегу лису и мешок зерна: ведь ты никогда не видела, чтобы лиса ела зерно, и вряд ли видела, чтобы зерно ело лису. Спроси у Салли, может ли она решить эту головоломку.

Думаю, что мне удастся время от времени выбираться и навещать тебя. Если мы будем видеться с тобой, скажем, раз в два года, то я уверен, что лет через десять мы станем добрыми друзьями. А ты как думаешь? Я буду очень рад узнать об этом от тебя, если ты захочешь написать мне письмо, и от Салли, если она захочет приложить руку к писанию писем. Если приложить руку ей не удастся, пусть попробует приложить ногу. Разборчивая ногопись - вещь очень хорошая. Передай мой привет ей, Кейт и Гарри, но не забудь и себе оставить немножко.

Твой преданный друг Льюис Кэрролл

Р. S. Передай маме мою признательность за только что доставленное письмо.

*' По мнению некоторых биографов Льюиса Кэрролла речь идет о следующей задаче. Первый вор, увидев яблоки, украл половину яблок и еще пол-яблока. Второй вор, придя вслед за первым, украл половину оставшихся яблок и еще пол-яблока, после чего не осталось ни одного яблока. Сколько яблок было сначала? Ответ: пять яблок.- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 9 февраля 1878 г.

Дорогая Салли!

Пожалуйста, передай Джесси, что я считаю все это чепухой. Надеюсь, она не подарит мне подушечку для булавок: у меня и без того есть три такие подушечки! Я забыл, о чем написал ей, тогда как она помнит мое письмо наизусть. Как ты теперь видишь, произошло следующее: письмо из моего ума перешло в ее ум подобно тому, как человек переходит в новый дом. Хотел бы я знать, показался ли письму Джес-син ум теплым и уютным и нравится ли ему в новом доме так же, как в старом? Мне кажется, что когда письмо впервые попало в Джессин ум, оно оглянулось вокруг и сказало:

- Бедное я, бедное! Никогда мне не будет покоя в этом новом уме! Как я хотело бы вернуться в старый ум! Ну зачем здесь такая огромная, громоздкая софа, на которой может разместиться дюжина людей? И на ней еще надпись: «ДОБРОТА». Я не смогу одно занять всю софу. В моем старом доме было всего лишь одно кресло - прекрасное мягкое кресло, в котором только и было место, что для меня, и на спинке кресла было написано «ЭГОИЗМ». Другие люди не могли беспокоить меня, так как для них не было кресел. А что за дурацкий стульчик стоит там, у самого огня, с надписью «СКРОМНОСТЬ». Видели бы вы, какой высокий стул стоял в моем старом доме! Сидя на нем, вы едва не доставали головой до потолка. И на нем, как вы догадываетесь, красовалась надпись «САМОМНЕНИЕ». Это гораздо лучшее название, чем «СКРОМНОСТЬ». А теперь посмотрим, что там в буфете. В моем старом доме в буфете стояла только одна большая бутыль с уксусом с надписью «ДУРНОE НАСТРОЕНИЕ», а этот буфет сверху донизу набит какими-то банками. Все они полны сахара, а на этикетах - надписи, да какие: «Любовь к Селли», «Любовь к Кэйт», «Любовь к Гарри»! Нет, терпеть не могу подобной чепухи! Выброшу-ка я их из окна!

Интересно, что сказало бы это письмо, попади оно в твой ум. И что, как ты думаешь, оно нашло бы там? Шлю Джесси, Кейти, Гарри и тебе привет и четыре поцелуя - по одному на каждого. Надеюсь, по дороге ничто не разобьется.

Любящий тебя Льюис Кэрролл

Р. S. Передай Джесси мою благодарность за письмо.

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1878 г.

Дорогая Эдит!

Я весьма признателен тебе за твои пожелания по случаю моего дня рождения, носовые платки и альбом (очень красивый!), в котором есть место только для одной фотографии. Я вставил в него фотографию какой-то девочки, с которой я познакомился где-то на побережье. Помнится, это было Истберн.

Но, сказать по правде, ты не должна изливать на меня поток подарков. Ведь от них я скоро промокну до костей, простужусь, и доктор скажет мне:

- Вам следовало бы держать над головой раскрытый зонтик, коль скоро вы знаете, что приближается ваш день рождения. Шлю тебе привет и поцелуй.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Честнатс, Гилдфорд 26 декабря 1878 г.

Дорогая Эдит!

Шлю тебе свой привет, полтора поцелуя и желаю тебе хорошего сливового пудинга.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 30 ноября 1879 г.

Дорогая Эдит!

Каким лентяем ты, должно быть, считаешь меня за то, что я так долго не высылаю тебе фотографию. Но в действительности я очень занят: ведь мне приходится писать целые груды и даже полные тележки

писем. Я так устаю, что ложусь спать ровно через минуту после того, как встану, а иногда даже за минуту до того, как встану! Слышала ли ты, чтобы кто-нибудь так уставал?

Не вздумай отвечать мне на это письмо: помни, что ты меня уже поблагодарила за фотографию заранее.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 1 февраля 1881 г.

Милый дружок!

Я ждал с 27 января, чтобы поблагодарить тебя за письмо и подарок в надежде, что смогу сообщить тебе: «Подарок доставлен в целости и сохранности». Но так как твой подарок до сих пор не дошел, я решил больше не ждать. Огромное тебе спасибо за все твои пожелания по случаю моего дня рождения и за весы, где бы они ни находились. Я долго ломал голову, почему твой подарок такой весомый. Сначала я подумал:

- Милая заботливая крошка Эдит! Она знает, что я вечно болею и принимаю горы лекарств. Вот она и боится, как бы я не принял чего-нибудь лишнего, и послала мне хорошенькие аптечные весы, чтобы я мог взвешивать лекарства гран за граном.

Потом я подумал:

- Нет! Она знает, что я люблю музыку, и послала мне гаммы, чтобы я мог упражняться на фортепиано или фисгармонии. Затем я подумал:

- Какой же я глупый! Ну, конечно же, она послала мне в подарок рыбу! Прекрасного лосося в чешуйках, завернутого в водоросли и посыпанного песочком.

Когда твой подарок, наконец, придет по почте, я узнаю, какая из моих загадок была правильной!

Передай мои наилучшие пожелания твоему отцу (надеюсь, что сейчас ему лучше, чем тогда, когда я видел его) и твоей матери.

Неизменно любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1882 г.

Дорогая Эдит!

Очень признателен тебе за твое письмо, нарисованный крокус и подставку из бумаги. Очень жаль, что твоему отцу не стало лучше. Думаю, что когда наступит лето, тебе следовало бы посоветовать ему съездить в

Истберн (ведь он так полагается на твои советы!). Тогда время от времени я буду иметь удовольствие видеть тебя в мой театральный бинокль на другом конце берега и смогу сказать себе: «А вот и Эдит! Я ее вижу. Но если она взглянет в мою сторону, то мне придется уйти домой, чтобы она меня не увидела».

А как по-твоему, что я сделаю на свой день рождения? Я закажу огромный сливовый пудинг Он будет такой большой, что его хватит на четырех, и я съем его у себя в комнате один до последней крошки. Доктор говорит, что он опасается за мое здоровье. Но в ответ на это я скажу прямо и без обиняков: «Чепуха!»

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 7 ноября 1882 г.

Дорогая Эдит!

Как часто, должно быть, тебе бывает нужна булавка! Например, ты заходишь в лавку к булочнику и говоришь:

- Дайте мне, пожалуйста, самую большую плюшку, какая у вас только есть за полпенни.

Булочник тупо смотрит на тебя и не вполне понимает, что тебе нужно. Как удобно иметь под рукой в таких случаях булавку! Ею можно уколоть булочника в руку и сказать:

- А теперь пошевеливайтесь и не смотрите на меня так тупо, болван!

Или другой случай. Ты идешь по улице, и вдруг на твоем пути огромная собака. Ну как ты продолжишь свой путь, если у тебя не окажется под рукой булавки, чтобы уколоть пса? Разумеется, после того, как ты его уколешь, он с воем убежит, а ты с довольной улыбкой пойдешь себе дальше.

Даже если случится, что тебе не нужна булавка, то как часто, должно быть, ты думаешь про себя:

- Говорят, Интерлакен очень красивое место. Хотела бы я знать, как оно выглядит! (Интерлакен - это то самое место, которое изображено на этой подушечке для булавок.)

Ну, а когда тебе не нужны ни булавки, ни картинки, может быть, ты вспомнишь о старшем друге, который иногда думает о своем маленьком друге Эдит и сейчас вспоминает тот день, когда встретил тебя на набережной, когда тебе впервые разрешили пойти одной поискать его.

Надеюсь, что твоему папе лучше. Передай ему и твоей маме самые лучшие пожелания.

Всегда любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Р. S. Подушечку для булавок разрисовала одна молодая художница, моя хорошая знакомая.

Лашингтон Роуд, 7, Истберн 16 августа 1883 г.

Дорогая Эдит!

Он влетел в комнату и никак не мог найти дорогу назад, потому что, глупый, пытался вылететь не через то окно, через которое он влетел, а через другое, а оно было закрыто. Прости, я забыл сказать тебе, кто, собственно, влетел. Это был молодой желторотый воробей, а за окном на дереве его с нетерпением ждали множество воробьев постарше и все не могли взять в толк, куда девался их товарищ. Так вот, когда я протянул руку и схватил воробья, он даже не пытался улететь, а просто сжался в комочек и позволил мне взять себя. Должно быть, он рассуждал так: «Вот большое мудрое существо, которое знает все про эти ужасные окна и про то, как летать через них. Не буду-ка я ему мешать. Пусть он мне поможет». Пока я нес его к другому окну, мне захотелось взглянуть на него - как он себя чувствует в моем кулаке? Воробушек сидел тихо и только норовил все отвернуться от меня. Должно быть, ему не так уж часто приходилось бывать в обществе. Когда я поднес его к открытому окну и разжал кулак, он улетел не сразу. Крепко держась за мой большой палец, он, наверное, думал: «Уж не хотите ли вы сказать, что я действительно могу вас покинуть? И где, собственно, я нахожусь?» А затем он вдруг почувствовал, что свободен, и прямиком полетел на дерево, как стрела. Но интереснее всего, пожалуй, был разговор между птицами после всего случившегося. Они окружили его со всех сторон и заговорили все сразу. Я думал, что они расспрашивают его о пережитом им приключении, но не мог расслышать его слабый голосок среди шума. Каждый из воробьев, не умолкая ни на миг, только и делал, что спрашивал. Не думаю, чтобы они расслышали хотя бы слово в ответ: решительно ничего не было слышно. А когда он кончил, они принялись объяснять ему, что они сделали бы, если бы оказались на его месте. Но поскольку они по-прежнему говорили все вместе, не думаю, чтобы от их объяснения было много проку. Наконец (я догадался об этом по их голосам), они дали воробушку добрый совет. По-видимому, совет давали старые воробьи, так как они чирикали низкими голосами. Но они опять все испортили, так как по своему обыкновению говорили все вместе. Больше я ничего не слыхал. Молодой воробушек так и не заговорил. Должно быть, он отправился спать, пока старые птицы оживленно продолжали наставлять его.

Постой-ка, постой-ка. Разве об этом я собирался написать тебе? Нет, не об этом: пожалуйста, прочитай все, что ты прочитала, обратно. В действительности я хотел поговорить с тобой о подарках ко дню рождения, которые ты так любишь делать мне. Поскольку я никак не могу уговорить тебя не делать мне больше подарков, мне придется назвать тебе несколько вещей, которые действительно были бы мне полезны, с тем, чтобы в следующий раз ты могла их мне подарить. Прежде всего должен сказать, что любую вещь, изготовленную для меня ребенком, я предпочитаю любым купленным подаркам. У меня таких подарков не так уж много, но когда я их получал, мне было очень приятно. Небольшие мешочки из неотбеленного холста - очень полезная вещь, 4 дюйма на 4 или 6 дюймов на 6 - очень удобные размеры (с двойным шнурком, чтобы их можно было затягивать в обе стороны; затянутый мешочек закрыт очень надежно). Если ты предпочитаешь работать не с холстом, а с тканью, то я бы весьма приветствовал прихватку для чайника. У меня их две, но они уже порядком износились. Боюсь, что ты можешь подумать, будто я жадина. Нет, я говорю с тобой обо всем этом только потому, что ты так любишь посылать мне подарки! Того, что я уже назвал, тебе хватит на 3-4 моих дня рождения. Но если ты захочешь сделать мне какой-нибудь подарок своими руками, то, пожалуйста, не забудь пометить где-нибудь в уголке «Э. Б.» или «Эдит», чтобы я всегда знал, от кого этот подарок.

Как бы мне хотелось хотя бы иногда видеть тебя на берегу! Почти все дети, которых я знал, уехали, и у меня осталось здесь очень мало друзей: заводить новых друзей нелегко, кроме того, новые друзья могут оказаться ужасными, а вовсе не приятными! С детьми иногда это бывает.

Надеюсь, что твой папа чувствует себя хорошо. Передай мои наилучшие пожелания ему, твоей маме и сестре.

Надеюсь, я уже поблагодарил тебя за чудесную рождественскую открытку с твоим собственным рисунком и конвертом и письмо, которое ты написала мне в январе. Боюсь, что я поблагодарил тебя только в короткой записке, поэтому сейчас хочу поблагодарить еще раз по-настоящему.

Прости за это короткое письмецо: когда у тебя в распоряжении есть только две минуты на то, чтобы написать письмо, запечатать его в конверт, да еще написать адрес, поневоле приходится быть кратким. Ты не находишь?

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Л. Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1885 г.

Дорогая Эдит!

Большое спасибо. Я страшно занят, поэтому не могу написать тебе более подробно. Посылаю тебе 1,000000 поцелуев (ведь ты уже знакома с десятичными дробями?).

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 22 декабря 1887 г.

Дорогая Эдит!

Какая странная вещь Память! Она вся состоит, как ты должно быть знаешь, из закоулков и полочек, на которых очень удобно спрятать что-нибудь подальше с глаз. На одной из таких полок (которая начала было покрываться пылью от того, что на нее давно не заглядывали) я обнаружил имя маленькой девочки, с которой я давным-давно, в Средние века (в эпоху Карла Великого), встречался в Истберне.

Если я могу верить бирмингемским газетам, то эта маленькая девочка теперь около 6 футов росту и когда она появляется на улицам вокруг нее собираются восторженные толпы. Однако она, должно быть, изрядно состарилась и теперь, когда она снова впала в детство, самое время порадовать ее книжкой.

Я посылаю эту книжку заблаговременно, чтобы ты могла ее читать, когда захочешь.

Это работа одного из моих больших друзей миссис Шют, которая вышла замуж за одного из преподавателей колледжа Крайст Черч, а теперь, будучи еще совсем молодой, осталась вдовой. Она живет в Лондоне со своим старым отцом и занимается рисунком и живописью в «Слей-де», находя в этих занятиях удовлетворение. Она великолепно рисует фигуры. Об этом ты можешь судить хотя бы по этим рисункам кукол. Думаю, она поступила очень мудро, придав лицам кукол так много различных выражений.

Наилучшие пожелания твоей маме, сестре, брату и тебе самой- Веселого всем вам Рождества!

Всегда преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 13 ноября 1873 г.

Моя дорогая Берди!

Я встретил ее у ворот Том Гейт. Она шла, держась неестественно прямо и не сгибая ног в коленях. Мне показалось, что она пыталась найти, где я живу. Поэтому я спросил:

- Почему ты пришла сюда одна, без Берди?

- Берди уехала! И Эмили уехала! А Мабель плохо со мной обращается! - пожаловалась она, и две восковые слезинки скатились по ее щекам.

Ах, какой же я глупый! Я же забыл тебе сказать, кто это был! Это была твоя новая кукла. Я очень обрадовался ей, пригласил ее к себе в комнату, угостил ее спичками и чашечкой расплавленного воска, так как бедняжка после долгой дороги была очень голодна и просто умирала от жажды.

- Садись поближе к камину! - пригласил я ее.- Устраивайся поудобнее, и мы побеседуем.

- Ах, нет! - возразила она.- Мне не следует этого делать! Я так легко плавлюсь!

И она попросила меня усадить ее в противоположном конце комнаты, где было очень холодно. Там она устроилась у меня на коленях и принялась обмахиваться перочисткой, как веером, так как боялась, что кончик носа у нее начал плавиться.

- Вы даже не представляете, какими осторожными приходиться быть нам, куклам,- сказала она.- У меня была сестра, так можете ли вы поверить, однажды она подошла к огню, чтобы погреть руки, и одна рука у нее отвалилась! Так, право, и отвалилась!

- Разумеется, право,- заметил я,- ведь это была правая рука.

- А откуда вы знаете, что у нее осталась левая рука, мистер Кэрролл? - поинтересовалась кукла.

- Очень просто,- пояснил я.- Когда восковая кукла подходит к огню, она совсем не права, а как может быть у куклы, которая совсем не права, хоть что-нибудь правое?

- Мне вовсе не смешно,- обиделась кукла.- Это очень грубая шутка. Даже обыкновенные деревянные куклы и те шутят лучше. Кроме того, мне сделали такой рот, что я просто не могу разжать губы и засмеяться, даже если бы очень захотела!

- Не печалься об этом,- успокоил ее я,- а лучше скажи мне вот что. Я собираюсь послать Берди и остальным детям по фотографии, какую себе выберет каждый из них. Как ты думаешь, какую фотографию выберет Берди?

- Не знаю,- ответила кукла.- По-моему, вам лучше спросить об этом у нее самой.

Я взял куклу в Хэнсом Кэб. Как ты думаешь, какая фотография тебе понравится? Артур в костюме купидона? Или та, где Артур и Уилфрид сняты вместе? Или та, на которой изображены ты и Этель в костюмах маленьких оборвышей? Или фотография, где Этель стоит на ящике? Или фотография, на которой ты снята в одиночестве?

Любящий тебя Льюис Кэрролл

Эдинбург 14 февраля [1880 г.]

Дорогая Эмили!

В прошлую субботу был мой день рождения. Как я хотела бы, чтобы это был и твой день рождения: ведь тогда мы были бы с тобой одного возраста. Ко мне в дверь постучал разносчик. Он сказал, что тачает обувь и продает кукольные туфельки. Я очень испугалась его, так как в доме никого не было, кроме меня и моей тетушки (горничная уходит ночевать к себе домой). Тетушка купила пару туфелек для моей куклы. Это очень мило с ее стороны, не правда ли? Я в восторге. Приезжай к нам повидаться с ней и со мной, как в прошлом году.

Любящая тебя Мабель

*' Эмили и Мабель - имена кукол Беатрис Хэтч.- Примеч. пер.